В апрельском номере журнала «Идель» была опубликована первая часть истории о путешествии на мотоциклах по Монголии. В путевых заметках Глеб Хойт рассказал о жизни степного народа, его особенностях и отличиях. Команда мотоциклистов восхищалась бездонным небом и великолепием природы. Пока не случилась беда …. Посреди пустыни один из путешественников оказался на волоске от смерти. Читайте в продолжении о том, как мотоциклисты боролись за жизнь друга?
В тот день мы выехали, как всегда, не очень рано. Отъехав от райцентра Олгий километров на тридцать, мы пылили по ровной песчаной колее, вьющейся меж зеленых холмов. Я двигаюсь, как всегда, впереди колонны, на расстоянии около полкилометра от остальных участников. В радиоэфире - обычная веселая перебранка Ирины, Лонли Фокса и Гены. Мотоцикл стелется по степи, плавно работая подвеской и утробно хрюкая антибуксом.
И вдруг... голос Ирины: «Всем стоп! Бабахер упал!» (прим. редакции: Андрей «Бабахер» Сухоруков). Собственно говоря, мы уже привыкли к подобным репликам на протяжении нашего путешествия. Но что-то иное послышалось в ее словах. Обычно, при этом мы останавливались и ждали когда поднявшийся Бабахер наконец нас догонит. Но тут, «Ребята, как то нехорошо он упал, возвращайтесь» - подтвердила мои опасения Ирина.
Чертыхаясь, разворачиваю мотоцикл и спешу к месту падения. Подъехав, вижу Андрея, лежащего ничком без сознания. Шея и рука неестественно вывернуты. Сердце холодеет. Бросаемся к Бабахеру, сначала опасаемся перевернуть, не знаем что с шеей. Через минуту Андрей начинает подавать признаки жизни и мы аккуратно его переворачиваем. Он непроизвольно начинает двигать руками-ногами, понимаем, что с позвоночником все относительно в порядке, снимаем Бабахеру шлем, очень аккуратно переворачиваем. Он остается без сознания, не открывает глаза, лишь иногда хрипит что-то нечленораздельное.
Связи никакой нет, поэтому отправляем монголов в Олгий за подмогой. Тот час, пока ждем врача, показался вечностью. Андрей находится в полузабытьи, не открывая глаз бормочет что-то. Виден сильный ушиб головы. Кроссовый шлем, принявший на себя удар, раскололся в районе челюсти. Больше внешних повреждений не видно.
Потрясающим совпадением оказалось то, что именно в то время в Олгие был врач! Обычно он находится в разъездах по району, так как 99% пациентов живут в юртах.
Врач мрачнеет на глазах, наши сердца холодеют. Обязательна немедленная госпитализация. Принимаем решение перевозить Андрея в Олгий. Стелим в машине из спальников подобие койки. Я забираюсь внутрь и всю дорогу держу голову Бабахера у себя на коленях, стараясь не думать о плохом. Сергей Сергеевич и Ирина едут за нами.
«Больница» райцентра Олгий представляет из себя деревянную избушку с тремя палатами и несколькими «процедурными кабинетами». На всю больницу ни одного пациента, лишь одна роженица в одной из палат. Естественно, света нет. Поэтому достаем генератор, начинаем питать здание. Лекарств в больнице почти никаких, благо есть раствор, не позволяющий сгуститься крови. Врач подтверждает подозрение на кровоизлияние в мозг. Ситуация критическая. Врач не дает никаких гарантий и жизнь Андрея продолжает висеть на волоске. Необходима срочная транспортировка в Улан-Батор.
Проблема в том, что до Улан-Батора 2500 километров. По бездорожью на мотоцикле, дубася как на ралли-рейде, это не меньше трех дней пути. На джипе - пять. Обычная машина доезжает за неделю, а если везти больного «ползком», что бы не причинить вред, то вообще к зиме приехать можно.
Все мы перед выездам застраховались как раз ради такого случая. По страховому соглашению у нас в «запасе» тридцать тысяч евро на вызов вертолета, больницу и всего остального.
Прежде всего звоним в страховую. На том конце провода, услышав о случившемся, страховой менеджер скучнеет и обещает разобраться. На аргумент о том, что ситуация критическая и вертолет нужен сейчас, он отвечает, что должен проконсультироваться и кладет трубку.
Пока страховщик консультируется, стараемся ускорить процесс, звоним в разные инстанции в Улан-Баторе. Оказывается, что на всю Монголию есть всего лишь два спасательных вертолета! Начинаем понимать, что ситуация не просто критическая, а вообще дерьмовей некуда.
Через три часа позвонили из страховой, чтобы уточнить была ли у пострадавшего категория «А». После утвердительного ответа менеджер взял очередной тайм-аут для консультаций с руководством. Прошло еще два часа. Страховщик спрашивает: «Был ли водитель на момент ДТП в алкогольном опьянении? - Нет, не был» И менеджер вновь отправляется на совет к руководству.
Постепенно понимаем, что страховая ничуть не чешется что либо делать, видимо, ожидая «естественной развязки». Все это время пытаемся вызвать вертолет без страховой компании, но это не удается, так как вертолетчики требуют полную предоплату, а банки в воскресенье закрыты. За свои услуги пилоты просят сначала четырнадцать тысяч долларов, потом семнадцать.
Вообще по итогам дня дело обстоит так: Бабахер в критическом состоянии, на гране жизни и смерти. Два вертолета на всю Монголию. Из пустыни оплатить вылет возможности нет. Страховая откровенно «динамит», кормит завтраками и «консультируется», видимо, ожидая «естественного разрешения проблемы».
В «больнице» нет никакого персонала кроме врача. Есть медсестра, но у нее грудной ребенок и она не может присутствовать в больнице. Меня назначают медбратом и я остаюсь сиделкой, выполняя все необходимые медицинские процедуры. Андрея всю ночь приходится держать, так как в бессознательном состоянии он брыкается и рвет капельницы, пытается в забытьи встать.
Яркая люминисцентная лампа с низким гулом освещает потрескавшиеся стены. Запах лекарств и я у кровати Бабахера. Где-то это уже было. Где-то там, в глубинах подсознания, где загнанная память продолжает ужасаться реальности. Где было страшно и отчаянно неуютно. Много лет назад так же умирал мой отец. Страшная больница и скрежет зубов в полуночной тишине. Такая же люминисцентная лампа и такие же стены. Кажется, что я даже узнаю эту вязь трещинок на зеленой краске. Взять себя в руки! Держаться!
Утром приехала новая смена из нашего лагеря. Сергей Сергеевич и Ирина продолжают безостановочно названивать в страховую, в больницы Улан-Батора, куда-то еще. Пытаюсь помогать врачу, ко мне присоединяется механик Коля. Дамдинджав (прим. редакции: проводник, владелец монгольского банка) все время выступает переводчиком. Кажется, что он успевает поучаствовать во всех процессах: помогает держать Андрея, вести переговоры, стирает простыни. Своей энергией и позитивом поддерживает всех. Но настроение все равно на ноле.
За день вертолет «вылетал» несколько раз, но каждый раз это оказывалось враньем страхового агента. Сергей Сергеевич тем временем готовит посадочную площадку. Андрей стабилизируется и у нас появляется робкая надежда.
К вечеру я совсем никакой. Сказалось ночное бдение. Чувствую, что моральные силы на исходе. Тем временем меня подменяют и отправляют обратно в лагерь. Перед отъездом в лагерь приходит радостная новость. Деньги вертолетчикам наконец перечислены и Сергей Сергеевич лично дозванивается до врачей, которые утром наконец вылетают в Олгий.
Видимо, страховщики не дождались экономически выгодного для себя решения проблемы и перечислили деньги. Правда нам было объявлено, что вылет вертолета обойдется нам в 30 000 долларов (за такие деньги подержанный вертолет купить можно) и все последующие действия страховой покрываться уже не будут. Мы соглашаемся, так как выхода нет. Неплохая накрутка в 100% на услуги вертолетчиков. Не так ли?
Я много думал о том, как же так получилось, что опытный, в общем-то, мотоциклист, попал в такую передрягу. С самого начала пути, всем стало понятно, что Андрей совершенно не подготовлен к сложной езде на тяжелом мотоцикле в условиях бездорожья. Но каждый из нас был волен выбирать свой путь сам. Сергей Сергеевич несколько раз, после очередных падений, спрашивал, не передумал ли Андрей ехать дальше сам? Ведь была возможность погрузить мотоцикл в пикап, и ехать в нем пассажиром. Но Андрей отказался, решив ехать, хоть и на пределе возможностей, но сам. И за это он заслуживает огромного уважения. Ведь бороться ему приходилось не столько с дорогой, сколько с собой, а это самая сложная борьба.
Находиться в лагере становится все тяжелее. Сказывается усталость бессонной ночи и пережитых воспоминаний. Постепенно становится понятно, что дальше я должен двигаться один. Решаю отъехать от места падения Бабахера как можно дальше... Меня отговаривают: впереди незнакомая даже для монголов дорога, и ехать одному опасно.
Но что-то мне подсказывает, что я должен сделать это. Пусть это и безрассудно и даже, в какой-то степени, глупо. Но я привык идти наперекор судьбе, испытывая ее и себя. Более того, мои ощущения в тот момент, как никогда, оказались настроены на звенящую струну одиночества и преодоления самого себя. Я собираю вещи, навешиваю запасную резину на мотоцикл, прощаюсь с ребятами и еду вперед. До полной темноты успеваю отъехать километров на пятьдесят.
Первая ночь в пустыне, проведенная наедине с собой. Это потрясающее ощущение. Помноженное на нервотрепку последних дней, впечатление от езды по ночной степи несравнимо ни с чем. Ты чувствуешь полную свободу! Причем, не только свободу от людей, но и то, что люди свободны от тебя. На многие десятки километров вокруг ни одного поселения. Лишь песчаные колеи, расходящиеся в разные стороны и синие горы на горизонте.
Когда совершенно темнеет, понимаю, что ехать становится опасно, песчаные ловушки появляются слишком неожиданно, а прогнозировать свой путь на дальнее расстояние невозможно. Да и просто клонит ко сну.
Разбиваю палатку на вершине холма. Вокруг - пустыня. Маленькие ящерки бегают под ногами, в воздухе витает запах цветущих трав. Я забираюсь в палатку и вырубаюсь.
Утром вертолет забирает Андрея, наша бригада стартует вслед за мной.
Без автомобильного обоза моя скорость значительно вырастает. Если со всеми за день удавалось преодолеть от силы 150 километров, то в одиночку я проехал больше пятисот километров. Но возникает проблема. Почти сразу же помирает мой навигатор. Со мной остается лишь карта.
Северо-западная часть Монголии - продолжение нашего Алтая. Оттого и перевалы - трехтысячники и гряды с белоснежными шапками, и горные реки.
Уже первый перевал показал характер местных гор. Забираться по отвесной грунтовке пришлось очень долго. Груженый мотоцикл рычал двигателем. Но неутомимо пер вверх. Тропинка петляла между огромных валунов, круглые булыжники под колесами, размокшая грязь. Вокруг неимоверной красоты пейзажи гор и зеленых долин.
В очередной раз забираюсь по крутому склону на гору. До облаков - рукой дотянуться можно. Где-то внизу, крошечные точки юрт и пятна отар. А здесь - холодно и скользко от недавнего дождя. Двигатель глотает разряженный воздух, но тянет мотоцикл сквозь нагромождения булыжников. Спуск оказался не менее сложным. Постоянно приходится ловить скользящий на булыжниках мотоцикл, периодически попадаются колеи, наполненные черной грязью. Но по истечению часа, я спускаюсь в долину, где обедаю в юрте местных жителей. Пытаюсь объяснить, куда мне нужно, называя город Ногонур (который указан на карте). До него как раз мне должно хватить бензина. Местные жители удивляются моему выбору, но указывают дорогу.
В этой части Монголии, в отличии от монголов-буддистов, часто встречаются мусульмане уйгурских племен. Проезжая по поселению, состоящему из десятка юрт, слышал как местные жители что-то кричали мне, а один из пацаненков кинул в меня что-то. Решил не останавливаться.
Начало темнеть, когда я понял, что дело хреново. До ближайшего жилья километров сто. А в баке остается бензина дай бог километров на восемьдесят. Внутренним компасом я чувствую, что до Ногонура на самом деле близко, но вот дороги найти не могу!
И вот тут-то мне стало страшно! Когда едешь в команде с джипами поддержки, с кучей народа, с едой, водой и бензином, вообще не думаешь о том где ты и как. Просто наслаждаешься ездой, смотришь по сторонам, впитываешь запахи, солнце. Дорожные трудности в виде болот, оврагов и булыжников представляются легким развлечением.
Когда же едешь один, но в известном направлении, добавляется работа по прокладке курса, но все равно ты спокоен, так как знаешь куда едешь.
Но когда ты полностью один, in the middle of nothere, когда у тебя осталось пять литров бензина, литр воды и недоеденная баранья нога в кофре, начинаешь понимать, что «доавантюрничал».
Тут пришлось поразмыслить. Понимая, что если поеду обратно, то точно придется бросать мотоцикл и идти километров пятьдесят пешком. Поэтому очертя голову, доверяюсь внутреннему компасу. Еду по едва угадывающейся колее, уже не разбирая дороги, сквозь ночь. Мотоцикл скользит по камням, пару раз чуть не свернул шею в глубоких оврагах, один раз около часа вытаскивал мотоцикл из разлома.
Было три часа ночи, когда я, буквально по запаху, определил, что Ногонур где-то рядом. Пахло скотом! И когда я неожиданно увидел перед собой утонувшие в кромешной темноте очертания глинобитных построек, то готов был заорать от счастья! Люди!!!
Но въехав в городишко, неожиданно понял, что... он совершенно пустой!!! Домики, а точнее загоны для скота, сделанные из глины были совершенно пустыми. Мечеть с закрытыми ставнями. Ни души! Я не поверил своим глазам! Мне же говорили, что это город, а не умершее село-призрак!
На краю поселка я обнаружил единственный жилой домик. В нем жили три сторожа, охраняющие городишко летом. Оказывается, люди в нем появляются лишь зимой, когда сгоняют скот с летних пастбищ. Но я и им был рад! Останавливаюсь около домика, ко мне выходят сторожа в противомоскитных сетках.
Тут я понимаю, что трудности только начинаются. Я уже совершенно без сил, бензин кончился (остатков в баке хватит еще километров на 20-30 от силы по бездорожью).
Окрестная территория - сплошные камни и скалы, даже палатку разбить негде.
На ночь меня приютили сторожа. Захожу в домик, разбиваю палатку прямо внутри, так как комарья там тьма. Сажусь «поужинать» со сторожами. У них на столе - кусок баранины и соленый чай. Сторожа странно похохатывают. Замечаю, что они курят траву и прутся от того, что к ним заглянул психонутый русский. Застолье происходит при свете керосинки, так как света, естественно, нет.
Стараюсь долго не засиживаться, ложусь спать. Сплю два часа, лишь рассвело, сворачиваюсь и выхожу грузить мотоцикл.
Тем утром я увидел еще один сюр, который точно никогда не забуду. В воздухе такие тучи комарья, что они похожи на дым! В этом супе из насекомых летают ласточки невероятных размеров и упитанности, которые жрут комаров. Ласточек тоже тысячи, но все равно их куда как меньше. И тут я замечаю на стрехе домика ласточку, которая сидела, склонив головку, уже не двигающуюся и всю... облепленную комарами!!! Комары сожрали ласточку!
Еще рядом со мной тусил барбос. Лохматый, как Боб Марли. Передвигался он очень интересным способом. Он лежал на брюхе. Лапами закрыв нос и глаза. Потом он подрывался, перебегал метров пять, вновь падал на пузо и закрывался лапами. Если бы не косматая шерсть, он бы повторил участь ласточки.
Сторожа указали мне путь в сторону до Цогоонура, благо ориентир был отличный - ЛЭП. Решаю, что проеду сколько проеду, пусть хоть двадцать километров. Оставшийся путь дойду пешком, а уже из Цогоонура вернусь с бензином. Преодолев степной участок, заезжаю в очередное ущелье. И тут, вдруг, о чудо! Люди! Оказывается, именно в ущелье прячутся от комарья, живущего на этой заболоченной территории, скотоводы. Около первой же юрты - УАЗик. Хозяин сливает пять литров 76-го! Ура, живем! Завтракая в монгольской семье, наблюдаю уже совсем другие, уйгурские лица. В юрте вместо изображений буддистских богов - Коран.
От Цогоонура, такого же полумертвого городишки, но с механической бензоколонкой, до границы уже рукой подать, километров пятьдесят. Еду, по достаточно ровному грейдеру. Уже почти перед самой границей немного блужу, останавливаюсь около юрты. Спрашиваю дорогу, меня зовут к столу.
Передо мной - типичная монгольская семья. Престарелая бабушка, беззубая и почти слепая, знавшая Батыя в младенчестве, отец семейства, мать, две дочери подростка, пацаненок лет девяти. А на кровати из-под одеяла видны две русые головки мальчишек, лет шести. Они хлопали своими голубыми глазками и о чем-то говорили на монгольском языке.
Видя мое удивление, монгол закивал:
- Урус, Урус дети!
Как я понял из рассказа, они живут в монгольской семье уже пару лет. Откуда они там взялись и кто такие, выяснить не удалось. Чуть позже, на границе, я сообщил о них пограничникам, но тем до них и дела нет. Остается надеяться, что став членами монгольской семьи, они будут любимы и вырастут счастливыми.
И вот, наконец, я на границе с Россией! Как вы думаете, сколько может быть пограничная полоса между двумя постами? Сто метров? Пятьсот? Восемьсот? Два километра? Фиг там! Двадцать пять километров пограничной полосы между Монголией и Россией! Как объяснили пограничники, такая дистанция нужна для того, что бы было сложнее перегонять украденный в соседней стране скот. Обычно пограничники успевают отловить такие отары.
ПАДЕНИЕ
В тот день мы выехали, как всегда, не очень рано. Отъехав от райцентра Олгий километров на тридцать, мы пылили по ровной песчаной колее, вьющейся меж зеленых холмов. Я двигаюсь, как всегда, впереди колонны, на расстоянии около полкилометра от остальных участников. В радиоэфире - обычная веселая перебранка Ирины, Лонли Фокса и Гены. Мотоцикл стелется по степи, плавно работая подвеской и утробно хрюкая антибуксом.
И вдруг... голос Ирины: «Всем стоп! Бабахер упал!» (прим. редакции: Андрей «Бабахер» Сухоруков). Собственно говоря, мы уже привыкли к подобным репликам на протяжении нашего путешествия. Но что-то иное послышалось в ее словах. Обычно, при этом мы останавливались и ждали когда поднявшийся Бабахер наконец нас догонит. Но тут, «Ребята, как то нехорошо он упал, возвращайтесь» - подтвердила мои опасения Ирина.
Чертыхаясь, разворачиваю мотоцикл и спешу к месту падения. Подъехав, вижу Андрея, лежащего ничком без сознания. Шея и рука неестественно вывернуты. Сердце холодеет. Бросаемся к Бабахеру, сначала опасаемся перевернуть, не знаем что с шеей. Через минуту Андрей начинает подавать признаки жизни и мы аккуратно его переворачиваем. Он непроизвольно начинает двигать руками-ногами, понимаем, что с позвоночником все относительно в порядке, снимаем Бабахеру шлем, очень аккуратно переворачиваем. Он остается без сознания, не открывает глаза, лишь иногда хрипит что-то нечленораздельное.
Связи никакой нет, поэтому отправляем монголов в Олгий за подмогой. Тот час, пока ждем врача, показался вечностью. Андрей находится в полузабытьи, не открывая глаз бормочет что-то. Виден сильный ушиб головы. Кроссовый шлем, принявший на себя удар, раскололся в районе челюсти. Больше внешних повреждений не видно.
 |
| Андрей "Бабахер" Сухоруков |
БОЛЬНИЦА
Врач мрачнеет на глазах, наши сердца холодеют. Обязательна немедленная госпитализация. Принимаем решение перевозить Андрея в Олгий. Стелим в машине из спальников подобие койки. Я забираюсь внутрь и всю дорогу держу голову Бабахера у себя на коленях, стараясь не думать о плохом. Сергей Сергеевич и Ирина едут за нами.
«Больница» райцентра Олгий представляет из себя деревянную избушку с тремя палатами и несколькими «процедурными кабинетами». На всю больницу ни одного пациента, лишь одна роженица в одной из палат. Естественно, света нет. Поэтому достаем генератор, начинаем питать здание. Лекарств в больнице почти никаких, благо есть раствор, не позволяющий сгуститься крови. Врач подтверждает подозрение на кровоизлияние в мозг. Ситуация критическая. Врач не дает никаких гарантий и жизнь Андрея продолжает висеть на волоске. Необходима срочная транспортировка в Улан-Батор.
Проблема в том, что до Улан-Батора 2500 километров. По бездорожью на мотоцикле, дубася как на ралли-рейде, это не меньше трех дней пути. На джипе - пять. Обычная машина доезжает за неделю, а если везти больного «ползком», что бы не причинить вред, то вообще к зиме приехать можно.
СТРАХОВКА
Прежде всего звоним в страховую. На том конце провода, услышав о случившемся, страховой менеджер скучнеет и обещает разобраться. На аргумент о том, что ситуация критическая и вертолет нужен сейчас, он отвечает, что должен проконсультироваться и кладет трубку.
Пока страховщик консультируется, стараемся ускорить процесс, звоним в разные инстанции в Улан-Баторе. Оказывается, что на всю Монголию есть всего лишь два спасательных вертолета! Начинаем понимать, что ситуация не просто критическая, а вообще дерьмовей некуда.
Через три часа позвонили из страховой, чтобы уточнить была ли у пострадавшего категория «А». После утвердительного ответа менеджер взял очередной тайм-аут для консультаций с руководством. Прошло еще два часа. Страховщик спрашивает: «Был ли водитель на момент ДТП в алкогольном опьянении? - Нет, не был» И менеджер вновь отправляется на совет к руководству.
Постепенно понимаем, что страховая ничуть не чешется что либо делать, видимо, ожидая «естественной развязки». Все это время пытаемся вызвать вертолет без страховой компании, но это не удается, так как вертолетчики требуют полную предоплату, а банки в воскресенье закрыты. За свои услуги пилоты просят сначала четырнадцать тысяч долларов, потом семнадцать.
Вообще по итогам дня дело обстоит так: Бабахер в критическом состоянии, на гране жизни и смерти. Два вертолета на всю Монголию. Из пустыни оплатить вылет возможности нет. Страховая откровенно «динамит», кормит завтраками и «консультируется», видимо, ожидая «естественного разрешения проблемы».
В «больнице» нет никакого персонала кроме врача. Есть медсестра, но у нее грудной ребенок и она не может присутствовать в больнице. Меня назначают медбратом и я остаюсь сиделкой, выполняя все необходимые медицинские процедуры. Андрея всю ночь приходится держать, так как в бессознательном состоянии он брыкается и рвет капельницы, пытается в забытьи встать.
НОЧЬ
Яркая люминисцентная лампа с низким гулом освещает потрескавшиеся стены. Запах лекарств и я у кровати Бабахера. Где-то это уже было. Где-то там, в глубинах подсознания, где загнанная память продолжает ужасаться реальности. Где было страшно и отчаянно неуютно. Много лет назад так же умирал мой отец. Страшная больница и скрежет зубов в полуночной тишине. Такая же люминисцентная лампа и такие же стены. Кажется, что я даже узнаю эту вязь трещинок на зеленой краске. Взять себя в руки! Держаться!
Утром приехала новая смена из нашего лагеря. Сергей Сергеевич и Ирина продолжают безостановочно названивать в страховую, в больницы Улан-Батора, куда-то еще. Пытаюсь помогать врачу, ко мне присоединяется механик Коля. Дамдинджав (прим. редакции: проводник, владелец монгольского банка) все время выступает переводчиком. Кажется, что он успевает поучаствовать во всех процессах: помогает держать Андрея, вести переговоры, стирает простыни. Своей энергией и позитивом поддерживает всех. Но настроение все равно на ноле.
За день вертолет «вылетал» несколько раз, но каждый раз это оказывалось враньем страхового агента. Сергей Сергеевич тем временем готовит посадочную площадку. Андрей стабилизируется и у нас появляется робкая надежда.
К вечеру я совсем никакой. Сказалось ночное бдение. Чувствую, что моральные силы на исходе. Тем временем меня подменяют и отправляют обратно в лагерь. Перед отъездом в лагерь приходит радостная новость. Деньги вертолетчикам наконец перечислены и Сергей Сергеевич лично дозванивается до врачей, которые утром наконец вылетают в Олгий.
Видимо, страховщики не дождались экономически выгодного для себя решения проблемы и перечислили деньги. Правда нам было объявлено, что вылет вертолета обойдется нам в 30 000 долларов (за такие деньги подержанный вертолет купить можно) и все последующие действия страховой покрываться уже не будут. Мы соглашаемся, так как выхода нет. Неплохая накрутка в 100% на услуги вертолетчиков. Не так ли?
ПОЧЕМУ?
Я много думал о том, как же так получилось, что опытный, в общем-то, мотоциклист, попал в такую передрягу. С самого начала пути, всем стало понятно, что Андрей совершенно не подготовлен к сложной езде на тяжелом мотоцикле в условиях бездорожья. Но каждый из нас был волен выбирать свой путь сам. Сергей Сергеевич несколько раз, после очередных падений, спрашивал, не передумал ли Андрей ехать дальше сам? Ведь была возможность погрузить мотоцикл в пикап, и ехать в нем пассажиром. Но Андрей отказался, решив ехать, хоть и на пределе возможностей, но сам. И за это он заслуживает огромного уважения. Ведь бороться ему приходилось не столько с дорогой, сколько с собой, а это самая сложная борьба.
ПРОЩАНИЕ
Находиться в лагере становится все тяжелее. Сказывается усталость бессонной ночи и пережитых воспоминаний. Постепенно становится понятно, что дальше я должен двигаться один. Решаю отъехать от места падения Бабахера как можно дальше... Меня отговаривают: впереди незнакомая даже для монголов дорога, и ехать одному опасно.
Но что-то мне подсказывает, что я должен сделать это. Пусть это и безрассудно и даже, в какой-то степени, глупо. Но я привык идти наперекор судьбе, испытывая ее и себя. Более того, мои ощущения в тот момент, как никогда, оказались настроены на звенящую струну одиночества и преодоления самого себя. Я собираю вещи, навешиваю запасную резину на мотоцикл, прощаюсь с ребятами и еду вперед. До полной темноты успеваю отъехать километров на пятьдесят.
 |
| "Ты чувствуешь полную свободу! Причем, не только свободу от людей, но и то, что люди свободны от тебя" |
МИНУТА СОЗЕРЦАНИЯ
Когда совершенно темнеет, понимаю, что ехать становится опасно, песчаные ловушки появляются слишком неожиданно, а прогнозировать свой путь на дальнее расстояние невозможно. Да и просто клонит ко сну.
Разбиваю палатку на вершине холма. Вокруг - пустыня. Маленькие ящерки бегают под ногами, в воздухе витает запах цветущих трав. Я забираюсь в палатку и вырубаюсь.
ПЕРВЫЕ ПЕРЕВАЛЫ
Утром вертолет забирает Андрея, наша бригада стартует вслед за мной.
Без автомобильного обоза моя скорость значительно вырастает. Если со всеми за день удавалось преодолеть от силы 150 километров, то в одиночку я проехал больше пятисот километров. Но возникает проблема. Почти сразу же помирает мой навигатор. Со мной остается лишь карта.
Северо-западная часть Монголии - продолжение нашего Алтая. Оттого и перевалы - трехтысячники и гряды с белоснежными шапками, и горные реки.
Уже первый перевал показал характер местных гор. Забираться по отвесной грунтовке пришлось очень долго. Груженый мотоцикл рычал двигателем. Но неутомимо пер вверх. Тропинка петляла между огромных валунов, круглые булыжники под колесами, размокшая грязь. Вокруг неимоверной красоты пейзажи гор и зеленых долин.
В очередной раз забираюсь по крутому склону на гору. До облаков - рукой дотянуться можно. Где-то внизу, крошечные точки юрт и пятна отар. А здесь - холодно и скользко от недавнего дождя. Двигатель глотает разряженный воздух, но тянет мотоцикл сквозь нагромождения булыжников. Спуск оказался не менее сложным. Постоянно приходится ловить скользящий на булыжниках мотоцикл, периодически попадаются колеи, наполненные черной грязью. Но по истечению часа, я спускаюсь в долину, где обедаю в юрте местных жителей. Пытаюсь объяснить, куда мне нужно, называя город Ногонур (который указан на карте). До него как раз мне должно хватить бензина. Местные жители удивляются моему выбору, но указывают дорогу.
В этой части Монголии, в отличии от монголов-буддистов, часто встречаются мусульмане уйгурских племен. Проезжая по поселению, состоящему из десятка юрт, слышал как местные жители что-то кричали мне, а один из пацаненков кинул в меня что-то. Решил не останавливаться.
НОГОНУР
Начало темнеть, когда я понял, что дело хреново. До ближайшего жилья километров сто. А в баке остается бензина дай бог километров на восемьдесят. Внутренним компасом я чувствую, что до Ногонура на самом деле близко, но вот дороги найти не могу!
И вот тут-то мне стало страшно! Когда едешь в команде с джипами поддержки, с кучей народа, с едой, водой и бензином, вообще не думаешь о том где ты и как. Просто наслаждаешься ездой, смотришь по сторонам, впитываешь запахи, солнце. Дорожные трудности в виде болот, оврагов и булыжников представляются легким развлечением.
Когда же едешь один, но в известном направлении, добавляется работа по прокладке курса, но все равно ты спокоен, так как знаешь куда едешь.
Но когда ты полностью один, in the middle of nothere, когда у тебя осталось пять литров бензина, литр воды и недоеденная баранья нога в кофре, начинаешь понимать, что «доавантюрничал».
Тут пришлось поразмыслить. Понимая, что если поеду обратно, то точно придется бросать мотоцикл и идти километров пятьдесят пешком. Поэтому очертя голову, доверяюсь внутреннему компасу. Еду по едва угадывающейся колее, уже не разбирая дороги, сквозь ночь. Мотоцикл скользит по камням, пару раз чуть не свернул шею в глубоких оврагах, один раз около часа вытаскивал мотоцикл из разлома.
Было три часа ночи, когда я, буквально по запаху, определил, что Ногонур где-то рядом. Пахло скотом! И когда я неожиданно увидел перед собой утонувшие в кромешной темноте очертания глинобитных построек, то готов был заорать от счастья! Люди!!!
Но въехав в городишко, неожиданно понял, что... он совершенно пустой!!! Домики, а точнее загоны для скота, сделанные из глины были совершенно пустыми. Мечеть с закрытыми ставнями. Ни души! Я не поверил своим глазам! Мне же говорили, что это город, а не умершее село-призрак!
На краю поселка я обнаружил единственный жилой домик. В нем жили три сторожа, охраняющие городишко летом. Оказывается, люди в нем появляются лишь зимой, когда сгоняют скот с летних пастбищ. Но я и им был рад! Останавливаюсь около домика, ко мне выходят сторожа в противомоскитных сетках.
Тут я понимаю, что трудности только начинаются. Я уже совершенно без сил, бензин кончился (остатков в баке хватит еще километров на 20-30 от силы по бездорожью).
Окрестная территория - сплошные камни и скалы, даже палатку разбить негде.
На ночь меня приютили сторожа. Захожу в домик, разбиваю палатку прямо внутри, так как комарья там тьма. Сажусь «поужинать» со сторожами. У них на столе - кусок баранины и соленый чай. Сторожа странно похохатывают. Замечаю, что они курят траву и прутся от того, что к ним заглянул психонутый русский. Застолье происходит при свете керосинки, так как света, естественно, нет.
СЮРРЕАЛИЗМ ПУСТЫНИ
Стараюсь долго не засиживаться, ложусь спать. Сплю два часа, лишь рассвело, сворачиваюсь и выхожу грузить мотоцикл.
Тем утром я увидел еще один сюр, который точно никогда не забуду. В воздухе такие тучи комарья, что они похожи на дым! В этом супе из насекомых летают ласточки невероятных размеров и упитанности, которые жрут комаров. Ласточек тоже тысячи, но все равно их куда как меньше. И тут я замечаю на стрехе домика ласточку, которая сидела, склонив головку, уже не двигающуюся и всю... облепленную комарами!!! Комары сожрали ласточку!
Еще рядом со мной тусил барбос. Лохматый, как Боб Марли. Передвигался он очень интересным способом. Он лежал на брюхе. Лапами закрыв нос и глаза. Потом он подрывался, перебегал метров пять, вновь падал на пузо и закрывался лапами. Если бы не косматая шерсть, он бы повторил участь ласточки.
УРУС
Сторожа указали мне путь в сторону до Цогоонура, благо ориентир был отличный - ЛЭП. Решаю, что проеду сколько проеду, пусть хоть двадцать километров. Оставшийся путь дойду пешком, а уже из Цогоонура вернусь с бензином. Преодолев степной участок, заезжаю в очередное ущелье. И тут, вдруг, о чудо! Люди! Оказывается, именно в ущелье прячутся от комарья, живущего на этой заболоченной территории, скотоводы. Около первой же юрты - УАЗик. Хозяин сливает пять литров 76-го! Ура, живем! Завтракая в монгольской семье, наблюдаю уже совсем другие, уйгурские лица. В юрте вместо изображений буддистских богов - Коран.
От Цогоонура, такого же полумертвого городишки, но с механической бензоколонкой, до границы уже рукой подать, километров пятьдесят. Еду, по достаточно ровному грейдеру. Уже почти перед самой границей немного блужу, останавливаюсь около юрты. Спрашиваю дорогу, меня зовут к столу.
Передо мной - типичная монгольская семья. Престарелая бабушка, беззубая и почти слепая, знавшая Батыя в младенчестве, отец семейства, мать, две дочери подростка, пацаненок лет девяти. А на кровати из-под одеяла видны две русые головки мальчишек, лет шести. Они хлопали своими голубыми глазками и о чем-то говорили на монгольском языке.
Видя мое удивление, монгол закивал:
- Урус, Урус дети!
Как я понял из рассказа, они живут в монгольской семье уже пару лет. Откуда они там взялись и кто такие, выяснить не удалось. Чуть позже, на границе, я сообщил о них пограничникам, но тем до них и дела нет. Остается надеяться, что став членами монгольской семьи, они будут любимы и вырастут счастливыми.
ДОМОЙ, ПОРА ДОМОЙ!
И вот, наконец, я на границе с Россией! Как вы думаете, сколько может быть пограничная полоса между двумя постами? Сто метров? Пятьсот? Восемьсот? Два километра? Фиг там! Двадцать пять километров пограничной полосы между Монголией и Россией! Как объяснили пограничники, такая дистанция нужна для того, что бы было сложнее перегонять украденный в соседней стране скот. Обычно пограничники успевают отловить такие отары.
Комментариев нет :
Отправить комментарий